Елена Руденко - Гнев Картёжника [СИ]
К моему стыду, я настолько испугалась, что непроизвольно оказалась в объятиях Мишеля. Только через несколько мгновений я поняла, что уткнулась лицом в его плечо. Темнота и случившаяся трагедия отвлекли от нас людское внимание, и мою оплошность никто не увидел.
— Часы в гостиной Карамзиной спешили на десять минут, — печально произнёс Мишель.
Я заставила себя обернуться. Кучер быстро поднялся на ноги и, потирая ушибленную руку, побежал к господину Шавелину.
— Ума не приложу, почему моя лошадь понесла! — причитал он. — Бедняга барин…
Мишель, оставив меня, тоже поспешил к Шавелину.
— Он мёртв, — произнёс Лермонтов, — ударился виском о камни мостовой…
Чтобы не упасть, мне пришлось опереться о дверцу экипажа. К счастью, в темноте я не могла видеть случившегося.
— Лошадь заметила призрак, — слышала я шёпот, — животные видят духов, которые невидимы для людского взора.
Не знаю, сколько прошло времени, пока Мишель вернулся ко мне.
— Александрин, будет лучше, если я возьму на себя дерзость проводить вас, — произнёс он тоном, не приемлющим возражений.
* * *
Утром мне нанесла визит госпожа Нежданова. Она была бледна и взволнована.
— Проклятые карты самоубийцы! — воскликнула она. — Утром я нашла их у себя!
Бедняжка зарыдала. Я с ужасом понимала, что не знаю, как ей помочь. Мои слова утешения прозвучали глупо. Нежданова протянула мне колоду. Преодолев страх, я взяла в руки зловещие карты.
— Я боюсь, — призналась Нежданова, — мне очень страшно.
Не задумываясь, я бросила колоду в камин. Зачарованно смотрела я, как огонь пожирает зловещие карты, когда они превратились в пепел, мой страх постепенно отступил.
Госпожа Нежданова постепенно успокоилась и улыбнулась. Карт больше не было, всё казалось странным кошмарным сном.
— Благодарю, — дрожащим голосом произнесла она. — Простите, что побеспокоила вас…
Нежданова поспешно удалилась. Я искренне надеялась, что теперь — всё кончено, но разум твердил, что избавиться от проклятия так просто невозможно.
Из дневника госпожи Неждановой
Я в панике, верно говорят, что ожидание смерти хуже самой смерти. Сегодня утром я обнаружила у себя проклятую колоду карт, которая убила несчастных господина Шавелина и госпожу Решачёву. Как бы мне хотелось верить, что это всего лишь шутка. Если бы шутник сознался мне, я бы бросилась к нему на шею, позабыв обо всех правилах хорошего тона. Нет, к моему несчастью, это не шутка!
С каждой минутой мой страх усиливается. Я рассказала о картах моей самой близкой приятельнице Александре Смирновой, которая разумно бросила их в камин, желая тем самым положить конец череде смертей. Я надеялась, что карты уничтожены навсегда, но, вернувшись домой, я с ужасом вновь нашла у себя на столе зловещую колоду.
У меня осталось всего лишь три дня жизни! Почему эта мистическая трагедия произошла именно со мною?
Не зная, как поступить, я снова вернулась к Александре Смирновой. У неё в гостиной я застала нашего общего знакомого Мишеля Лермонтова. По правде сказать, он мне никогда не нравился, его ядовитые шутки вызывали у меня раздражение, а его манеры презрение.
— Карты, которые вы сожгли, снова вернулись ко мне! — с отчаянием воскликнула я, показывая колоду Александре.
Я была готова к очередному язвительному замечанию Лермонтова, и сейчас это меня совершенно не беспокоило. Пусть потешается, мне уже безразлично. К моему великому удивлению, Лермонтов оказался серьёзен.
— Прошу вас, попытайтесь вспомнить игру с господином Шавелиным, — произнёс он. — Вы часто оказывались с ним за одним игровым столом?
В тоне Лермонтова звучала искренняя готовность мне помочь. Я не ожидала, что он вдруг решится оказать мне подобную услугу. С первого дня нашего знакомства я считала его хоть и не врагом, но явным недоброжелателем.
— Я играла один раз в жизни, мы даже не делали крупных ставок… Господин Шавелин был очень осторожен… Это была игра — ради самой игры… — вспоминала я, — поскольку я была самым неопытным игроком, я проиграла… Зачем вы хотите это знать? — вопрос Лермонтова показался мне странным.
— Чтобы вам помочь, нужно выяснить, как карты выбирают свою жертву! — пояснил Лермонтов.
Я вопросительно взглянула на Смирнову, она спокойно кивнула в ответ. Ей я доверяла, пришлось довериться и Лермонтову — у меня не было другого выбора.
— Разрешите поделиться моими наблюдениями, — произнёс Лермонтов, — когда карты попали в игру, проигравшим оказался господин Галунин, потом карты выбрали госпожу Решачёву, которая тоже однажды проиграла Галунину. Она играла три раза в жизни, поэтому этот факт оказалось легко установить. Господин Шавелин проиграл Решачёвой — это был её единственный выигрыш… А вы, значит, проиграли господину Шавелину…
— Карты выбирают проигравшего из круга былых игроков жертвы, — пояснила мне Смирнова.
— Если ваша версия верна, — задумалась я, — то я, пожалуй, стану последней жертвой, поскольку я более никогда не играла в карты…
Не знаю, но сие умозаключение немного порадовало меня, наконец-то, злобный призрак картёжника перестанет мучить живых.
— Благодарю за желание помочь, — произнесла я, поднимаясь с кресла, — но, боюсь, вам ничего не удастся сделать… Не знаю, как я могу провести эти три дня… Никогда не задумывалась.
— Признайтесь в любви, — такого дерзкого совета я не ожидала даже от Лермонтова.
Хотя… в моём положении, он мог показаться весьма дельным… Я невольно задумалась, а есть ли на свете человек, которого я могла бы полюбить? Знаю, меня прозвали снегурочкой… Неужели я выгляжу столь неприступно? После смерти мужа прошло пять лет… а любила ли я мужа? Он был старше, и я его слушала… С этими размышлениями я вернулась домой… У меня только три дня, чтобы влюбиться…
Дома меня ждал Вишневский, именно этот глупец пустил проклятые карты в игру. Он долго извинялся, чем, наконец, вызвал мой смех.
— Сыграем? — предложила я, доставая проклятые карты.
Мне хотелось немного напугать его. Замешкавшись, Вишневский согласился. Удивительно, но карты будто бы повиновались мне, и я легко обыграла его. На этом мы простились.
* * *
Три дня протекли серо и обыденно, я уже смирилась со своей грядущей кончиной. Что держит меня в этом мире? Здесь очень скучно! Возможно, тот свет окажется более интересным. Интересно, может ли наскучить вечность?
Только сегодня вечером в одном из петербургских салонов я встретила его! Да, вот то чувство, о котором я тайно мечтала… Очень жаль, но оно пришло слишком поздно… завтра я встречу свой последний рассвет…
Из записей Смирновой-Россет
Мишель очень серьёзно отнёсся к произошедшим событиям. Я невольно поверила в то, что мы сможем помочь Неждановой. Мистическая версия казалась мне слишком невероятной, но другого объяснения не находилось.
— Мне кажется, что разгадка очень проста, — твердил Мишель, чёркая записи в своём блокноте. — Эти смерти имеют между собой некую логическую связь… и не только связанную с игрой… очень часто очевидное кажется нам тайной!
Я чувствовала себя неловко, что ничем не могу помочь ему.
— Александрин, ваше присутствие помогает мне, — произнёс он, будто уловив моё беспокойство. — Эх, жаль, что у меня только три дня на размышления…
— Простите, но я полагала, что вы испытываете неприязнь к госпоже Неждановой, — виновато произнесла я.
— Моё мнение об этой особе ничуть не изменилось, — возразил он, — высокомерная ледяная кукла… Однако она не заслужила преждевременной кончины. Стоит попытаться спасти эту жизнь. Надеюсь, оказавшись пред взором смерти, наша снегурочка будет иначе относиться к жизни.
Я не нашлась, что ответить.
— Галунин, Решачёва, Шавелин, а теперь Нежданова, — вновь повторил он имена карточных жертв. — Призрак хотел от них продолжения игры… но почему именно эти люди? Почему из всех проигравших именно они?
Мишель поставил локти на стол и обхватил голову руками.
Из журнала госпожи Неждановой
Сегодня утром я поднялась рано. Мне очень хотелось взглянуть на утреннее безоблачное небо, редкость для Петербурга. Я подошла к окну, улыбаясь мягкой красоте рассвета. Похоже, небо оказалось благосклонно к моему последнему желанию.
Я перевела взгляд на часы. Скоро наступит момент, когда я нашла карты у себя на столике… Мне доложили о визите, того самого человека… Я испугалась, но всё же решилась увидеть его в последний раз… Думаю, на этом следует оборвать мой журнал, пусть летопись моей скромной жизни завершит сей печально-романтический финал…
